Николай Воронков - Порыв ветра [СИ]
А кто сказал, что я имею на это право?! Что кто-то мне это поручал? От такой простой мысли подкосились ноги, и я уселась прямо на землю. Сняла амулет Гернады и осторожно погладила его. Неужели я всё поняла неправильно? Ведь Гернада — мать — воительница. В первую очередь — мать, и лишь во вторую — воительница. А я что творю? И что я вообще должна делать? Зачем мне вообще мои способности, если я их использую только для убийств?! Не проще ли научиться махать какой-нибудь саблей? Тогда хоть будет немножко более честно — обвинила — докажи мечом. Не можешь — сдохни сама за ложное обвинение. А так — всего лишь палач женского рода.
Поднявшись, снова пошла по дороге. Странное состояние полубреда. Я словно разговаривала с кем-то, что-то доказывала, что-то требовала, что-то просила.
Продолжалось это бесконечно, и возникший чуть ли не перед самым носом забор из брёвен я сначала не восприняла как нечто рукотворное. С удивлением ощупала гладкие стволы, и только потом начала немного приходить в себя.
Огляделась вокруг и ещё больше удивилась. Оказывается, я пришла к какой-то деревне. А сзади, в каких-то десяти метрах от меня стоял Мармук с остальными наемниками. И повозка была здесь. Когда они успели меня догнать? Не помню.
Стучаться в ворота не пришлось — над воротами уже виднелось с десяток голов, и кажется несколько человек целились в нас из луков. Но Мармук стоял молча, будто чего-то ждал. Через некоторое время ворота чуть приоткрылись, и в узкую щель протиснулись трое мужчин. Крепкие, в простой холщовой одежде, но с большими мечами в руках. Остановились, не отходя далеко от ворот, и снова наступило молчание. Через некоторое время, наигравшись в молчанку, Мармук подошел к повозке и приподнял плащ.
— Нашли на дороге — он кивнул на лежавшую в беспамятстве женщину — Кому отдать?
Один из мужчин чуть приблизился, рассматривая женщину.
— Одну?
— Рядом, в лесу, нашли ещё троих мужчин и десяток наемников. Все мертвы.
— Кто?
— Мы нашли мертвых, а женщина была не в себе. Если очнётся — может расскажет. Кому отдать?
Мужчина почему-то указал на меня.
— Эта тоже не в себе. Тоже там нашли? Может она что-то видела?
Мармук ощутимо напрягся.
— Нет, она с нами. Увидела такое в первый раз, вот и…
Мужчина понятливо кивнул.
— Ладно, заходите. Расскажешь всё подробно.
По улочке нас провели на главную площадь деревни, вокруг которой тесным кольцом стояли дома. Наемников обступили набежавшие жители, и вскоре женщины заголосили, узнав причину нашего появления.
Я отошла в сторону и присела на лавочку — совершенно не хотелось ещё раз выслушивать подробности собственных дел. Жить по-прежнему не хотелось. И видеть и слышать других — тоже.
Когда какая-то женщина подошла ко мне, встала на колени и стала что-то просить, протягивая мне свёрток тряпья, я испытала только раздражение. Ну, что, что ещё надо?! Хотела даже оттолкнуть её, пнуть, но женщина, похоже, готова была на всё, даже когда я нахмурилась. А от моего «нахмуривания» последнее время шарахались даже мужчины с мечами.
— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!
И так бесконечно. Отупелые мозги постепенно удивились — какая я ей сестра? Какая я ещё госпожа для этой незнакомой женщины? Откуда она знает моё имя? Наконец я сдалась — надо разобраться, ведь всё равно не отстанет.
— Ну что тебе?
Женщина тут же сунула свой свёрток мне. И снова:
— Сестра, прошу тебя! Госпожа Натис, прояви милость!
В руках у меня почему до сих пор был амулет Гернады. Я его что, не выкинула? Ладно сделаю это потом, без свидетелей. Снова одела его на шею.
Недоумевая, развернула свёрток и чуть не бросила его на землю, задохнувшись от отвращения и ужаса. Внутри лежал ребёнок месяцев шести, но в каком виде! Больше всего он напоминал паучка — синюшнее лицо, худенькие, словно веточки, ручки и ножки, огромный, раздувшийся живот. И запах… Запах гниения и смерти. Уж этот запах я теперь уже ни с чем не спутаю. Ребёнок вызывал одновременно и жалость и отвращение. Я с ещё большим недоумением посмотрела на женщину.
— Что ты от меня хочешь? Его нужно срочно нести к врачу.
Но женщина будто потеряла рассудок, и стала хватать меня за ноги, и снова это бесконечное:
— Госпожа, только на вас надежда. Помогите!
И тут ещё кулон неожиданно наградил меня болью, словно требуя от меня решительных действий. Я вздрогнула, пытаясь понять приказ. Неужели Гернада требует от меня убить и этого малыша?! Он мне не нравится, вызывает отвращение, но неужели только за это он заслуживает смерти от меня?! Внутри всё буквально закипело от такой несправедливости. Я замерла, пытаясь разобраться в своих чувствах, но удары боли последовали один за другим — делай, делай, делай. Тело от боли дергалось так сильно, что женщина испуганно попятилась, глядя на меня округлившимися глазами.
Но я не сдавалась, и удары вдруг прекратились. Я посидела немного, приходя в себя, потом вытерла мокрое от пота лицо. Ладошка стала такой мокрой, словно я зачерпнула воды из ведра. Поддавшись невольному порыву, своей ладошкой протёрла мордашку ребёнка и снова вздрогнула — ребёнок буквально горел. Теперь ребёнок вызывал больше жалость — такой маленький, и так разболелся. Но что я могу для него сделать? Осторожно ощупала, но причина была понятна и так — живот был раздут и твёрд как камень. Скорее всего, у него запор и газы. Нужна опытная бабка, может надо напоить отваром укропа, может ещё что. Наверняка есть местные аналоги, но я о них понятия не имею. Что же делать?
Задумавшись, положила ребёнка себе на колени и стала осторожно массировать его. Ребёнок был настолько горячим, что его жар словно передался мне на кончики пальцев. Это было временами даже больно, но я терпела. Очень-очень осторожно, по часовой стрелке (где-то слышала об этом) стала разминать животик. Временами в нем чувствовались ещё более твёрдые комочки, и я пыталась размять и их. Прошло, наверное, с полчаса, как вдруг малыш сильно напрягся, закряхтел, лицо побагровело. С невольным ужасом я подумала, что это всё, конец, ребёнок умирает. Но этот засранец… Этот засранец (в буквальном смысле этого слова) закряхтел ещё сильнее, поджал ножки, и… начал какать. Сначала ему было очень тяжело, какашки выходили ссохшиеся, багрово-черные. Я продолжала массировать его животик, и вскоре из него полезло как из тюбика с пастой. Зелёное, зловонное. Немного передохнёт, побздит, и снова какает. Сначала я пыталась вытирать его тряпками, но когда какашки полетели брызгами, испачкав подол моего платья, мысленно махнула рукой — да ладно, отмоюсь, лишь бы ему полегчало.
